Пиранья. Озорные призраки - Страница 39

И засиживаться больше нельзя. Процесс пошел, остановить его практически невозможно, разве только выдрать взрыватель из тестообразного шара и выкинуть в море – но мы же не для этого старались...

Мазур взял в зубы тяжелый пластиковый пакет с необходимыми причиндалами, подхватил второй, гораздо объемистее и тяжелее с бомбой, внутри которой уже вовсю шел процесс (не столь уж и головоломный, любой студент средних способностей начертит полдюжины формул), выдвинулся в коридор и, не производя босыми ногами ни малейшего шума, направился к выходу на палубу.

Время настало самое подходящее – та скверная пора незадолго до рассвета, что именуется моряками «собачьей вахтой». Ночь уже на исходе, а утро еще не наступило, у любого, самого прилежного и бдительного часового поневоле слипаются глаза, и в сон клонит со страшной силой, он, как ни бдит, впадает в некое чуточку измененное состояние сознания. И люди понимающие именно это веселое время стараются использовать к своей выгоде. Обычно, знаете ли, как раз и получается...

Палуба. Тишина и сырая свежесть, волны чуточку пошлепывают о борт. Замерев в проеме, сгорбившись, Мазур обернулся на какое-то время живым подобием локатора – включились чувства, каких у обычных людей не бывает, а бывают они лишь у моральных уродов вроде него, не имеющих никакого отношения к тому, что считается нормой...

Сколько бы раз это с ним ни случалось, он никогда не понимал, чточувствует и как. И никто не понимал, никто не мог потом описать словами, хоть сам Верховный Главнокомандующий прикажи.

Часовой – он же вахтенный, он же телохранитель – на посту все же наличествует, но он, докладывают обостренные чувства, подремывает в шезлонге у трапа, ага, посапывание слышится, спокойно ему, комфортно, ничего ведь так и не произошло за все время стоянки у пирса...

Пригибаясь, чтобы оказаться ниже иллюминаторов надстройки – ни в одном не горел свет, но таков уж был рефлекс – Мазур означенную надстройку миновал, все так же скрючившись, пробежал к корме, положил ношу на чистейшую палубу, привязал к перилам светлый нейлоновый канатик, специально выбранный под цвет борта прилежным Лавриком. Выбросил бухточку за борт, обеспечив себе быстрое и комфортное возвращение домой. Подхватил пакет, покрепче стиснул зубы, зажимая второй – и выпрыгнув за борт, полетел навстречу темной воде, на которой еще слабенько искрились колышущие отражения бледнеющих звезд.

Погрузился без малейшего всплеска, его этому неплохо научили. Вода сомкнулась над головой, сильным рывком ног Мазур на секунду оказался на поверхности, глотнул воздуха под самую завязку, чтобы хватило на весь путь – и, загребая левой рукой да обеими ногами, уверенно двинулся к цели, держась примерно в метре от поверхности.

Морской живности округ не ощущалось – дрыхла, надо полагать, беззаботно. Время от времени лица и тела неприятно касался разнообразный плавающий мусор – любой порт в этом отношении ничуть не лучше прозаической помойки, у самого берега и вода омерзительная на вкус, если ненароком случится глотнуть, и болтается в ней столько всякой гадости...

Он привычно скользил в полутьме, ни на что не боясь наткнуться – глубина, точно известно, у самого берега приличная, что сейчас только на руку. Своя ноша не тянет – и оба пакета его не особенно и удручали, благо возвращаться придется совершенно налегке, оставив подарок в гостях. Такие уж мы воспитанные ребята, коли в гости – непременно с подарком...

Мазур поднялся чуть повыше, почти касаясь теперь затылком колышущейся, неуловимой кромки, отделявшей воду от воздуха. Темнота впереди характерным образом сгустилась, и он понял, что достиг цели. Перед ним был борт «Виктории».

Медленно, осторожно, чутко он поднялся над водой так, что она достигала подбородка, прижав ладонь к шероховатым, скользким доскам обшивки, прислушался к окружающему.

Вокруг простиралась совершеннейшая тишина, даже из недалекого города не доносилось ни звука – полное впечатление, что он оглох в одночасье, что, разумеется, никак не соответствовало реальности: едва слышно плескалась вода, справа резко крикнула какая-то здешняя ночная птица, а еще...

Ага! У себя над головой, гораздо левее, Мазур, напрягая слух, все же расслышал тихие шаги – кто-то, судя по звукам, неторопливо прохаживался по палубе на некотором расстоянии от планшира. Часовой, разумеется. Гораздо более ответственно относившийся к своим обязанностям, чем телохранитель на «Доротее». Оно и понятно: у этих, на шхуне, задача была гораздо более сложная и серьезная.

Вот только Бешеный Майк и те ребятки, которых он обычно нанимал, достоверно известно, от подводного плавания в любых его видах были далеки примерно так же, как от ядерной физики. Типичные сухопутчики, подумал Мазур с ноткой кастовой спеси. Самое большее, на что способны – на моторках налеты устраивать. Ручаться можно, там, за пахнущими прелой сыростью досками, нет сейчас ни одного индивидуума, знающего на опыте, что такое морской комплекс противодиверсионных мероприятий. В их профессиональном опыте имеется зияющая дырища. И прекрасно.

Ну что же, некогда прохлаждаться, время не ждет, и в увесистом мешке, ощутимо тянущем пловца ко дну, уже вовсю идут незатейливые, но смертельно опасные химические реакции...

Столь же бесшумно, как проделывал все прежде, Мазур поплыл вдоль борта к корме. Остановился. Вода по-прежнему достигала подбородка, вокруг самую чуточку посветлело, шаги часового на палубе слышались гораздо тише.

Работка была нелегкая, но ему случалось проделывать штуки и почище... В пакете, который он зажимал зубами, словно собака поноску, нашлось абсолютно все необходи– мое. Главное, не производить ни малейшего шума...